Жена ученого Валерия Голубкина о новой реальности, колее, предательстве, неистребимой надежде и долгой дороге к правде
История ученого Валерия Голубкина – это не только судьба человека (хотя, что может быть важнее?). Она про всех нас. Живущих в Жуковском, в России, в ускользающем на глазах мире иллюзий про непроходящую ценность интеллектуального труда на благо родного отечества, силу разума и веру в справедливость.
Валерий Голубкин – один из тех, кто представляет собой смысл Жуковского. Собственно, наукоград – это и есть Голубкин, такие как он. Преданные науке жуковчане. Хотя в городе есть много иных образов: чиновники, депутаты, общественная палата, совет директоров и даже некий молодежный парламент… Но настоящий наукоград – не они. Это Голубкин, его коллеги, ученики, друзья… все те, кто поддерживают ученого в трудную минуту.
Уже два с половиной года доктор технических наук, профессор, автор более 120 научных работ, один из ведущих специалистов в области аэродинамики находится в СИЗО Лефортово. Его обвиняют в госизмене, которую Голубкин категорически не признает. И тем не менее суд приговорил его к 12 годам колонии строго режима. Кроме ощущения адской несправедливости, это тяжелое испытание для человека в 71 год, у которого рак третьей стадии в ремиссии и для которого научная работа является смыслом жизни. Это не менее тяжелое испытание и для всей его семьи: жены, детей, внуков… За два года они научились быть не просто вместе, а заниматься изо дня в день одним делом. Не впалая в уныние, помогать выжить близкому человеку, поддерживать его и сохранять в душе твердую уверенность, что семья рядом. Несмотря на нелепый ужас происходящего и столь же нелепый повод перечеркнуть всю жизнь весьма успешного ученого.
Надо признать, что сегодня в России много людей и много семей проходят этот путь. Как оказалось, в родном отечестве репрессии неистребимы, они банально размножаются на фоне деградации элит и деморализации общества. Они открыто демонстрируют, что спрос и предложения в индустрии наказаний работает на собственном пару: количество дел прямо пропорционально обоснованию ценности открытия этих дел. Как сказал один известный писатель: «A что поделать, сталинский постмодернизм – это старые грабли в современном дизайне. Мы их получили, и не надо успокаивать себя тем, что до Сталина еще далеко. Нет, мы ровно в том месте, ГУЛАГ уже под носом и смердит капитально». Увы, это правда, постмодерн ГУЛАГа ощущается не где-то, а у нас под носом, в родном Жуковском. Семья Голубкиных по сути в нем живет. Вот уже больше двух лет.
Что значит жить в состоянии стресса за любимого человека, которого обвинили по оскорбительной для него статье? Как приспособиться к жизни между тюрьмой и домом? Как не впадать в отчаяние и каждый день находить силы, чтобы продолжать бороться за восстановления справедливости? Как принять мысль, что этот путь может быть долгим, и научиться терпеть, ждать, надеяться на пределе человеческих возможностей?
Об этом и многом другом мы поговорили с женой профессора Голубкина Светланой. Милой, заметно уставшей, но очень сильной женщиной. Спустя пару дней после того, как приговор с откровенно сталинским сроком вступил в силу.
Вы ожидали, что апелляционный суд оставит приговор без изменений?
Или все-таки надеялись?
Я была к этому готова. У меня нет иллюзий по поводу всего, что происходит в нашей стране.
А что, на ваш взгляд, происходит?
Условно говоря, 37-ой год. Репрессии как средство погружения общества в страх, безнадежность и разобщение. Всевластие силовых структур и деградация правосудия.
Я краем глаза смотрела на вас, когда судья монотонно зачитывала решение. Мне показалось, вы волновались
Наверное, где- то в глубине души ждала чуда. Видимо, психика человека так устроена, что она оставляет малую долю процента на неожиданный подарок судьбы. Иначе можно сойти с ума. Я просто стояла и думала, а вдруг эта женщина в мантии отменит приговор, Валерия Николаевича освободят в зале суда, и мы поедем домой? Понимала, что шансов нет, но вот это «вдруг» – оно, наверное, неистребимо.
Вы достаточно спокойно отреагировали на инцидент, когда пытались подойти чуть ближе к стеклянной клетке в зале суда, а пристав в камуфляже вас остановил. Вы сказали, что хотели немного пообщаться (издалека неслышно), и тот ответил с ухмылкой: «Наобщались уже, 70 лет». Честно говоря, даже у меня от такой издевки забегали жевлаки. Но вы промолчали. Это страх или чувство целесообразности?
Ни то и ни другое. За эти два с лишним года я научилась не растрачивать энергию на антураж. Кроме того, я вижу, что даже в этой системе люди разные и ведут себя по-разному. Я чувствую, когда от человека исходит злорадство и полное отсутствие эмпатии. Здесь, как мне показалось, было другое. Он демонстрировал исполнение инструкции, но не стремился меня унизить. Может быть, даже решил разрядить обстановку, типа пошутил. Как умел. Возможно, в его окружении такого рода каламбуры – признак остроумия. Вот и все. По сравнению с тем, что было на предыдущем суде – это чуть ли не либерализм. Там мужа держали в стеклянной клетке, не снимая наручников, причем за спиной. Он так простоял весь процесс в полускрюченном состоянии, а я все время думала, как он это все выдерживает. Сердце кровью обливалось. Он даже не смог помахать мне рукой.
А как вы думаете, все эти люди – от приставов до судей, прокуроров – они сами верят в то, что профессор Голубкин – преступник, изменник родины и хуже, чем убийцы, которые получают даже меньшие сроки?
Я не знаю, мне кажется, они вообще над этим не задумываются. Это конвейер, и у каждого своя роль в производстве приговоров. Они делают то, что от них требуется. Центр решений, очевидно, не в суде. Как и в сталинские времена, имитация правосудия по форме и политические репрессии по содержанию.
Я догадываюсь, что ваша жизнь поделилась на две части: до апреля 2021 и после. Вы привыкли к этой новой реальности? Можно ли вообще привыкнуть к постоянному чувству тревоги, боли от несправедливости, переживаниям за семью, которую по сути тоже приговорили к 12 годам?
Вы правы, жизнь поделилась на до и после. Первое время было страшно и невыносимо, непонятно, как в этом жить. Но меня очень поддерживали дети, их семьи, и мы довольны быстром встали в колею: каждый день решаем практические задачи – передачи в СИЗО, разрешения на свидания, общение с адвокатом, покупка всего необходимого, обмен опытом с родственниками других заключенных… Я практически не бываю дома, еще и работаю. Хотела уйти на пенсию, больше времени уделять внукам… Я вообще мечтала о том, чтобы мы с Валерой дожили до того времени, когда можно никуда не спешить, спокойно высыпаться, гулять по красивых местам, путешествовать… Он обещал мне, что так и будет, вот только закончит свои проекты… Я, конечно, не очень верила, понимала, что он трудоголик и работа для него смысл жизни. Но все равно приятно, когда есть планы на жизнь в преклонном возрасте. Мы, кстати, несколько раз во время отпуска путешествовали на корабле по Волге. Я наслаждалась красивыми видами, а он почти все время работал: писал научные статьи, рецензировал чужие работы, ведь он был еще и членом редколлегии научного сборника. Вот так мы и отдыхали. Теперь все это как будто из другой жизни. Сейчас мне и не до отдыха, и не до пенсии (нужны деньги, несвобода -вещь очень затратная), и муж – в условиях, которых мы даже не предполагали. Тем не менее, мы поняли: чтобы выжить, надо думать не о прошлом и будущем, а о тех делах, которые необходимы сегодня. Например, о том, как наиболее рационально использовать все свидания, пока Валерий Николаевич в СИЗО. В зоне строго режима, похоже, с этим будет сложнее. Тем более мы еше не знаем, где будет эта зона. Нам рассказали, что отправка по этапу проходит практически без оповещения родственников или с большим опозданием. То есть, мы узнаем, где он, только по прибытию в колонию. Все очень тревожно, конечно. У Валерия Николаевича рак кишечника в ремиссии, повышенное давление и другие возрастные недуги, ему необходимы специальные лекарства. В СИЗО эта проблема была решаемая, мы передавали ему необходимые препараты. Что будет там, мы не знаем. И вообще, мы не знаем, как он перенесет этот этап. В любом случае, нам надо максимально подготовиться к более сложным условиям. И мы молим Бога, чтобы его здоровье выдержало это испытание.
А как он сейчас себя чувствует? Ведь онкология требует периодических обследований
Пока ремиссия. В Лефортово ему несколько раз брали анализы на онкомаркеры. Я боюсь, что в забытых Богом зонах такого контроля за онкологией может не быть.
А как психологически он себя чувствует сейчас? Наверное, это очень непросто для человека, который знает высшую математику, один из ведущих ученых в области теоретической физики, профессор… и вдруг шконка, конвой, решетки на окнах, прокуренная камера…
Он относится к этому философски, как к жребию судьбы. Да, камера действительно прокуренная, и некурящему человеку трудновато. Но сосед вполне адекватный. Он вроде как даже согласился поменьше курить. А так Валерий Николаевич старается держать себя в форме, делает зарядку, читает книги, отвечает на письма… Между прочим, Валерий встретил в Лефортово немало интеллигентных умных людей, которые сидят по таким же нелепым обвинениям, как и он. Пересекался с известным журналистом Иваном Сафроновым и политиком-публицистом Владимиром Кара-Мурзой.
Валерий Николаевич предполагает, что может быть УДО и возвращение к любимой работе?
Не знаю. Сейчас у нас более важная задача – нам надо это пережить
Вы имеет ввиду этап и зону?
Я имею ввиду время, про которое русский поэт Некрасов сказал еще пару веков назад «бывали хуже времена, но не было подлей»
Чувство обиды остается или ему уже нет места в этой реальности?
Я не могу сказать, что такое чувство было в избытке. Нет, скорее было удивление, как обстоятельства ломают людей, и в результате получается предательство. Можно все понять, но факт остается фактом. Вот в Новосибирске институт дружно выступил в защиту своих ученых, обвиненных по той же статье, они написали открытое письмо. А в ЦАГИ – нет. Да, мне было больно за Валерия Николаевича. И за всех, кто в любой момент может оказаться на его месте. Но это первая реакция на факт. Такой симптом организма на новую реальность.
Что вы хотели бы сегодня попросить у Бога?
Сил. Чего я желаю не только себе, мужу… но и всем адекватным жуковчанам. Нам надо это пережить.
