Сергей Скрипка и Жуковский симфонический оркестр являются визитной карточкой Жуковского, благодаря им многие знают Жуковский не только как центр авиационной науки и техники, но и как культурный город. В воскресенье Жуковский симфонический оркестр представит в Жуковском юбилейную программу, в преддверии ЖВ поговорили с Сергеем Скрипкой.
Как вы стали дирижером?
Дирижером я хотел быть всегда. Я занимался в харьковской специализированной музыкальной школе, в которой вместе с общеобразовательными предметами обучали специальным музыкальным дисциплинам. Таких школ на Украине было всего четыре, а в Москве — это ЦМШ. У меня была специальность «Хор мальчиков», и до 8 класса я пел в таком хоре. Но в 8 классе у всех начинает ломаться голос, и все, естественно, начинают заниматься хоровым дирижированием. А меня всегда привлекало симфоническое дирижирование, и я начал готовить себя к нему. Я ходил на все концерты симфонической музыки в Харькове, в котором был очень неплохой оркестр, и в город приезжали хорошие гастролеры – известные солисты и дирижеры. Музыкальная жизнь была интересной, я начал изучать партитуры, специфику оркестрового дирижирования, и понял, что постичь ее без специального образования невозможно.
Мне хотелось учиться там, где преподают оркестровое дирижирование, а оно было тогда во Львове, Киеве, Свердловске, Ленинграде и в Москве. Определиться мне помог случай. Я попал на слет лауреатов всесоюзного конкурса студенческих научных работ, потому что написал очень «мудрую» работу с модным тогда названием «Искусство и кибернетика». В ней я доказывал, что машины мыслить не могут, и никогда не смогут заменить человека, тем более в искусстве. Кстати, я и сейчас так считаю, потому что все нынешние искусственные интеллекты — это только подспорье, только инструменты для помощи человеку. Это напоминает синтезатор, который может сымитировать оркестр, но заменить его он не сможет.
На слете лауреатов я познакомился с начальником методического кабинета Минкульта Ириной Владимировной Поморцевой. Она заинтересовалась моей работой, спросила, какая у меня мечта. Я ответил — быть симфоническим дирижером. Ирина Владимировна предложила мне приехать в Москву: «Я покажу вас Одиссею Ахиллесовичу Димитриади, очень известному дирижеру, преподающему в Московской консерватории». Когда я приехал в Москву, она отвела меня в класс Одиссея Ахиллесовича, который послушал меня и сказал: «Хорошо, я возьму вас в класс, приезжайте на будущий год». Но в следующем году Димитриади уехал в Тбилиси, чтобы возглавить там оперный театр. Однако Ирина Владимировна успокоила меня: «Я покажу вас Лео Гинзбургу, тоже известному дирижеру и профессору консерватории». Ле́о Ги́нзбург был совсем другим, более закрытым человеком, но, видимо, я его заинтересовал: «Приезжайте, поступайте, гарантий никаких не даю, но попробовать стоит». Я приехал заранее, кстати, меня приютила Ирина Владимировна, что для того времени было просто удивительно. Этого человека буду вспоминать всю жизнь. До экзаменов я приходил в консерваторию и занимался в библиотеке, у меня же не было никакого практического опыта работы с симфоническим оркестром. Я впервые встал перед оркестрантами только на экзамене в консерватории. Первый тур был под два рояля, а во втором туре нужно было что-то делать с самим оркестром. Поскольку я прошел на второй тур, то мне выпала первая часть четвертой симфонии Бетховена. Я только помню сюрреалистические образы музыкантов, которые то приближались, то отдалялись, и это было страшновато, как в бреду. Но видно нечто правильное я сделал, что меня приняли. Так я стал дирижером. Потом были всякие перипетии, сложности, но это уже не хочется вспоминать.
Очевидно, что вы — человек целеустремленный. Вы ставили для себя задачи, стремясь их выполнить, в творчестве, прежде всего?
— Без устремленности нельзя ничем заниматься. Если нет никаких задач, если ты не можешь ничего перед собой поставить, то сиди спокойно и выращивай капусту в огороде. Хотя и здесь нужно поставить задачу, чтобы капуста выросла хорошей. Нигде невозможно чего-то добиться, если не будешь ставить перед собой цели, которые на данный момент опережают твои возможности. Надо стремиться достичь этих целей, нужно свои возможности как-то развивать, приобретая знания, навыки, опыт и тогда что-то у тебя начнет получаться. Разумеется, шишек себе набьешь много, но нужно вставать, отряхиваться и идти дальше. В нашей профессии это одно из важнейших качеств. Потому что ты выходишь на «съедение» огромного коллектива очень образованных и очень музыкально подготовленных людей, перед которыми прошло несколько сотен дирижеров, эти люди все видели, и они знают, как должно быть в идеале. И когда перед ними стоит юный, не оперившийся птенец, они с удовольствием ощиплют его так, что от него ничего не останется. И вот здесь нужно уметь заинтересовать их хоть чем-то, хоть как-то, чтобы они тебе, как минимум, не испортили твое выступление. Если музыканты тебя невзлюбят, то они такое сделают, что от музыки ничего не останется.
Такое бывает?
— Бывает и очень часто. Помню, как на одном из конкурсов дирижеров молодой дирижер, довольно нахальный, сделал замечание концертмейстеру в непотребной форме, и концертмейстер поменял оркестровые штрихи, и зазвучало такое, что дирижера тут же сняли с конкурса. Как говорится – «не буди лихо, пока тихо».
Если по-крупному, то, какие задачи вы ставили перед собой?
— Если по-крупному, то, прежде всего, хотелось перелопатить огромное количество музыкальной литературы, познать все это. Потому что есть столько классической музыки, которая является сокровищницей человечества, в нее нужно самому вгрызаться и нести людям, потому что люди должны это услышать. Классическая музыка — это та музыка, в которой достигнута гармония. А это то, к чему стремится каждый человек в своей области. Допустим, инженер решает какую-то задачу, а она не решается, но эта задача была уже решена теми же Гайдном, Бетховеном, Моцартом и другими. Это задача высшего порядка, это та задача, к которой композитор пришел через развитие своей музыкальной идеи. То есть, он там этого достиг. А если инженер, достаточно восприимчивый, это послушает, то его идея оплодотворится, и она будет развиваться в правильном направлении. И потом, вдруг, задача разрешится. Но каким образом это случилось, он не сможет объяснить. А произошла какая-то передача тех мыслей оттуда. Это удивительная вещь, потому что классика, она потому и классика, что в ней есть эта высшая гармония. Это моя первая задача, а вторая задача — научиться работать с людьми, научиться управлять коллективом так, чтобы он в тебя поверил, чтобы он тебя, как минимум, полюбил и поддерживал. Потому что без поддержки и без веры в тебя — ничего не получится, результата не будет.
Как вы пришли в оркестр кинематографии?
— Первым моим оркестром был Жуковский симфонический. Да-да, в 1975 г. я пришел в Жуковский оркестр, и мы вместе 49 лет. Дело в том, что Жуковский оркестр был оркестром нашего дирижерского класса. Студентов, способных работать с коллективом, лично выбирал Лео Гинзбург, он их присылал сюда и они руководили оркестром от двух до четырех лет. Здесь были и Александр Лазарев, и Алексей Степанов, царство ему небесное, и Анатолий Левин, и даже Китаенко проводил какой-то концерт. Здесь были очень интересные люди. Начинал еще Михаил Тэриан. А когда Лео Гинзбург умер, то я, уже работая в Жуковском, решил, что традиция должна продолжаться. Я пришел в класс к Китаенко, чтобы он, как ученик Гинзбурга, направлял своих студентов в Жуковский. Но Китаенко сказал, что у него и студентов таких нет, и отказался. Мне не хотелось бросать Жуковский, и я думал, что в скором будущем найдется такой человек. Но, то ли он не находился, то ли я перестал их искать, но с той поры я здесь окопался. И когда я пришел в оркестр кинематографии, то этот оркестр не бросил. Многие музыканты из этого оркестра пришли в оркестр кинематографии, продолжая работать здесь. Кстати, он стал кузницей кадров и для всех оркестров Москвы. Не найдется ни одного московского оркестра, в котором нет бывшего жуковчанина; и в Большом театре несколько человек работает, и в филармонии. Этот оркестр привлекателен для студентов потому, что музыкантов без опыта работы никто не берет. А у нас для студента есть возможность получить опыт работы. Фактически, я их обучаю оркестровому делу.
В одним из интервью «Жуковским вестям» вы сказали, что вам оркестр дает возможность сыграть то, что не удается в другом оркестре.
— Да, потому что у оркестра кинематографии репертуар специфический, хотя мы иногда играем и серьезную музыку, но в основном исполняем киномузыку, а здесь я могу сам выбирать. Концертом 20-го числа мы завершаем цикл симфоний Брамса, мы сыграли все его симфонии, и вот завершаем цикл Четвёртой симфонией. Здесь мы сыграли все симфонии (кроме Второй и Третьей) Чайковского и «Манфреда». Мы сыграли Вторую и Третью симфонии Рахманинова, его Симфонические танцы, кантату «Весна». Мы играли «Шехерезаду» Римского-Корсакова — это все очень серьезный репертуар, которым может гордиться любой симфонический оркестр. Еще я беру те произведения, которые будут полезны оркестрантам именно для овладения оркестровым опытом. Брамс заставляет музыканта ощущать всю партитуру, всю фактуру, заставляет слушать партии каждого оркестранта. Брамс – это большой учитель. Поэтому я беру такие произведения, чтобы им было интересно и полезно в будущем.
Как вы стали дирижером оркестра кинематографии?
— Я думаю, что это судьба – я был большим киноманом, всегда любил кино. И когда в класс Гинзбурга поступила заявка из оркестра кинематографии: «Дайте нам какого-нибудь своего студента в наш оркестр», то Лео Морицевич бросил клич: «Кто хочет?». Кроме меня захотел еще один человек, а для остальных эта прикладная музыка была не очень престижной работой. Мне же было интересно, а когда я пришел в этот оркестр и услышал его звучание, а также те оркестровки, что там играли, то я понял, что это мой оркестр. Я прошел прослушивание, которое, кстати, было на картине «Судьба» режиссера Матвеева, и это оказалось и моей судьбой. Один номер из фильма композитора Птичкина я записал, причём достаточно успешно. Вот так я оказался в оркестре.
Мне кажется, что такого музыкального разнообразия в репертуаре нет ни в одном российском оркестре?
— Другого такого оркестра нет, но я скажу вам больше — такого оркестра больше нет в мире!
Вы не преувеличиваете?
— Наш оркестр — специальный оркестр для кино, и такого оркестра нигде нет. Когда нужно записать музыку в Голливуде, или еще где, то там приглашают симфонический оркестр, который исполняет нужное произведение, но это не их специфика, а разовое исполнение. Раньше специально созданные оркестры для кино были в странах народной демократии, например, в ГДР на студии ДЕФА, в Чехословакии на студии Баррандов. А потом из-за недостатка денег оркестры убрали. Слава богу, наш оркестр сохранился, и я горжусь, что я дирижер единственного в мире оркестра.
Вам в самом деле интересна эта работа?
— Очень-очень! Вообще, я люблю живую работу, плюс ко всему я люблю кино и людей творческих профессий – режиссеров, композиторов, работающих в кино. С ними очень интересно общаться, я люблю этот экран, в который нужно попадать и обогащать его. Фактически, мы занимаемся тем, чем занимаются в анимации — мы оживляем экран, мы его одушевляем с помощью музыки. Это очень живая и очень интересная работа.
Практически, всегда на ваших концертах я вижу Евгению Леонидовну, вашу супругу, вижу, как она волнуется, когда вы за пюпитром. Мне кажется, что когда она за кулисами, то вам спокойнее. Она музыкант?
— Она музыкант, скрипачка, и я наградил ее соответствующей фамилией. Мы с ней неразрывно связаны вот уже 49 лет. Позавчера мы отпраздновали это. Вот сколько лет я в Жуковском оркестре, и столько она моя жена. Евгения Леонидовна потратила на меня всю свою энергию и силы, благодаря ей и я состоялся. Если бы не было такого тыла, то ничего бы не получилось. Она подарила мне двух замечательных девочек, у которых сейчас уже по два внука, так что я еще и богатый дед — четыре внука, две девочки и два мальчика.
Евгения Леонидовна вам не только комплименты говорит?
— Да, она может и покритиковать, а в критике она сдержанная, деликатная, но очень объективная. Критиковать не стесняется, но, нужно сказать (улыбнулся) – чаще хвалит.
Благодаря вашей деятельности в Жуковском возникло и много лет продолжается замечательное явление — аншлаг на концертах симфонической музыки городского оркестра. Скажите о планах на будущее, несыгранное есть еще?
— Несыгранного вы не представляете сколько! Процентов 90, наверное, – настолько необъятно море музыкальное. Ну, если того же Моцарта, не только я, а вообще в мире, играют только десять процентов написанного им! Остальные 90 не исполняются. Надо стремиться играть больше. Я например, лелею мечту провести в нашем ДК концертное исполнение «Царской невесты» Римского-Корсакова совместно с молодыми певцами Большого театра. У нас есть наметки, и я надеюсь, что это удастся. Мне это интересно, потому что это одна из моих самых любимых опер. Мне кажется, что публике это будет безумно интересно, потому что опера необычна по драматургии, она просто захватывает. Она квазиисторическая, там и Иван Грозный, и прочие личности, но это все-таки придуманная история с использованием исторических персонажей. Как говорится, это могло бы быть. Мне это нравится, иначе невозможно было бы сделать так драматично насыщенную историю, так её завернуть и сделать из нее детектив. Хотя, следует сказать, что в русской истории подобных детективов было много, и большая часть их до сих пор не разгадана. Многое в нашей истории и переврано, и специально искажено, и является тайной за семью печатями. Тот же Иван Грозный, как говорят историки, копался в этих архивах и переписывал исторические таблички.
В завершении я хочу пожелать самого главного – чтобы все были живы и здоровы. Если мы живы и здоровы, то у нас продолжают строиться планы, продолжается стремление к чему-то и не исчезает цель. Пока есть цель — хочется жить.
Фото автора
