Ко Дню Победы чаще вспоминают воинов, и очень редко тех, кто вынес войну в тылу. Одна из них Вера Степановна Ромашина, которой в октябре исполнится 90 лет и которая поделилась своими воспоминаниями.
– Я родилась в Пензенской области, в глухой деревне Лопаткино. Когда началась война, а мы об этом узнали из выступления Левитана по радио, мне шел двенадцатый год. Отца забрали на фронт на второй или третий месяц войны, и мать осталась с пятью дочерьми, одна одной меньше. Когда его взяли, она пришла домой, и как же горько плакала, упала и кричала-кричала. А мы и не знали, что она беременная. Я была самой старшей, а самая младшая, пятая, родилась в 1942 г. Деревня была небольшой, дворов 60, наверное, в одну улицу. За нашим домом была речка, а недалеко — лес. В деревне не было ни магазина, ни медпункта, а дома не было ни спичек, ни керосина, ни мыла, ни сахара.
Корова была?
– Да, спасибо матери, она сохранила корову, поэтому мы живы остались. Мы только успевали таскать ей вязанки травы, за которой ходили то в лес, то на луга. Весной, как снег сойдет, мы шли в поле и собирали оставшуюся в грядках картошку. Гнилую есть нельзя, брали мерзлую, она оттаивала и мать пекла лепешки. Собирали крапиву, лебеду, липовый цвет. Участок у дома весь распахивать было некому, в деревне лошадей тоже мобилизовали на войну. Женщины пахали землю на быках, а они упрямые. Помню, идешь за плугом, а он остановится, на него орешь, а он ни с места.
В деревне был колхоз?
– Да, колхоз был, где все работали, сеяли, пшеницу и рожь. Трактористов и комбайнеров, человека три-четыре, на фронт не взяли, на них была бронь. Когда была посевная, мы, детьми, за трактором ходили, зерна подправляли в борозду. А урожай убирали комбайном, и мы, девчонки, по двое грузили мешки с зерном, килограмм по 50, наверное. А где комбайн не проходил, мы серпом рожь резали, а женщины вязали снопы и ставили их. За работу в колхозе начисляли трудодни, в ведомости палочки ставили. В конце года на трудодни выдавали зерно, может быть килограмм 50. После комбайна оставшиеся колоски мы собирали и несли домой, зерна выбирали и на самодельных жерновах мололи.
Хлеб пекли?
– Хлеб испечем — это праздник. Картошка шла нарасхват, когда мать сварит и вывалит ее в решето, и мы впятером быстро всю разбирали.
Детей вашего возраста и немного старше уже заставляли в колхозе работать?
– Заставляли, когда работать некому, и в посевную, и на уборке, и на покос. Помню, утром, часа в четыре, стучали в окна, чтобы выходили на луга, женщины косили косами, а мы граблями сгребали траву. На покос шли как на праздник, все в чистеньком, платочки беленькие. Тех, кто был на покосе, кормили обедом, который готовили на костре.
Работать я ходила не всегда, нужно было за детьми присматривать. Мне повезло, я переболела брюшным тифом и выжила. Из всех заболела только я, к нам приехали из района, обработали весь дом, а меня отвезли в районную больницу с температурой 40, и все думали, что я не выживу. Помню, меня везут в больницу, а мать плачет-плачет. А утром она пришла, глядит в окошко, а я в кроватке сижу, так она обрадовалась — раз сижу, значит температура спала. В больницу привезли, а там никаких продуктов нет, у бабушки был внук, на год меня старше, так он на речке пескарей наловит, мать нажарит и принесет их да молока. Оно мне помогло, наверное с тех пор я люблю все молочное, и в доме всегда есть молоко.
В избе не холодно было?
– Нет, мы топили голландку, реже русскую печь, и мы любили там лежать. Бывало, вечером натопим, ляжем все, даже мать с нами, головой все к двери. Помню, однажды сосед вошел, а на печи — одни головы и на него смотрят. Он и спрашивает: «Тань, а у тебя все девки дома?» Она посчитала – одной нет. Одна маленькая как-то смогла достать крючок, который был высоко для нее, вышла, пришла к соседу и плачет: «У нас никого дома нет!» Наверно, у нее что-то с головой стало или приснилось что-то. Вот сосед и пришел к нам и ее привел.
А печь топить было непросто, потому что дровами колхоз не обеспечивал, а пилить лес было нельзя, могли посадить в тюрьму. Лесник днем ходил все время, охранял. Но мы с матерью приспособились зимой ходить в лес ночью, когда месяц встанет и от него светло. Она срубит дуб, сучья обрубит, а он какой тяжелый! Так она его везет на себе, а я веревкой сучья свяжу и тоже тащу на себе, еле-еле.
Электричества в деревне не было, а свет давала лучина. Лучшие лучины из сарая, высохшие за несколько лет, они хорошо горели. Спичек не было, и мать выходила на улицу, шла к соседям, у кого в окне огонь, зажигала пучок лучин и как факел несла домой. Принесет, поставит в какой-нибудь горшок, а мы садились вокруг и вязали носки, варежки солдатам на войну. И всегда в них клали письмо с пожеланием вернуться, сложенное треугольничком. Связанное несли в правление, которое отправляло все на фронт.
Конфет мы не знали, и сажали белую свеклу, которую называли сахарной, она очень хороша для самогона. Красную свеклу я увидела только здесь. Свекла была нашими конфетами — выкопаем ее, вымоем, очистим, нарежем дольками и в печку. Высушенные дольки были сладкими, и мы сосали их. В селе, которое было за 5 км от деревни, были и магазин, и школа, и крахмальный завод. Наш отец был грамотным человеком и работал на этом заводе. Пока был жив, он приносил нам из села пряники и какие-то сладости.
Воду брали из колодца?
– У избы колодца не было, мы жили на бугорке, а он был внизу, у огорода, там сажали огурцы, капусту. К нему ходили за водой, с утра и вечером. Вода была хорошая, мягкая. Мыла не было, и голову мыли золой. Ее водой разводили, сквозь решето процеживали, и этой водой мыли и голову, и тело, и детей. А после нее чистой водой ополаскивались. Летом жгли костер и в чугунах грели воду. Своей бани не было, она была у знакомых, иногда они нас приглашали. Летом всегда мылись в речке, она было недалеко. Зимой мать в избе топила жарко голландку и в корыте всех нас по очереди мыла. Как она справлялась — не знаю. Когда у меня стало своих двое, я пока их вымою, то очень уставала, а она – пятерых!
Помните тот день, когда сообщили о Победе?
– У нас было радио, висела такая тарелка, из нее мы узнали о начале войны, потом слушали сводки Левитана о том, что на фронтах происходит. Так услышали и о Победе, конечно все обрадовались, только мать очень долго плакала.
О смерти отца узнали из похоронки?
– Да, отец писал с фронта часто, он нас, детей, всех любил, никогда не обижал. Последние письма были, когда они стояли на Курской дуге в 1943 г. Я помню, он прислал письмо: «Мы идем в бой», и больше писем не было.
Как вы оказались в Жуковском?
– Когда окончилась война, мать сказала, что нужно хотя бы одну дочь отправить зарабатывать. В 16 лет я завербовалась в Орехово-Зуево на торфоразработки. Как же тяжело было в 6 утра мне вставать, идти, где торф копают, режут и накладывают в огромные корзинки, и на плечах их носить. Воду пили из торфяной лужи, процеживая через тряпочку, жили в общежитии, ели макароны на маргарине. Я проработала полгода, и завербовалась на стройку в Жуковский, тогда он был Стаханово. Это был 1947 год, поселили в общежитие, в барак на ул. Энергетическая. В комнате было четверо, мы работали на стройках и в Жуковском, и в Ильинке и в Раменском, строили жилые дома. Я работала штукатуром, тяжелая работа, приходилось носить раствор на 5-й этаж носилками. Самая большая моя стройка – это ДК, до сих пор любуюсь этим красивым зданием. Помню случай, когда в зале повесили большую люстру, а подвесы не выдержали и она упала, но хорошо, что в зале уже никого не было.
Потом я позвала в Жуковский сестер, сначала приехала Александра, потом Валя, и обе устроились работать на ДСК.
В 1957 г. мы с Михаилом Ромашиным решили жениться, он работал водителем в ЛИИ и заехал за мной на работу на самосвале. Мы приехали а ЗАГС, расписались и он меня отвез опять на работу. Нам дали на Осипенко в коммуналке комнату в 14 метров на пятерых, когда у нас было уже двое детей и свекровь. Только в 1974 г. мужу дали 3-комнатную на Циолковского. А я окончила курсы инструкторов санэпидемстанции и работала по этой специальности. Приходилось иметь дело с химикатами, такими как дуст и хлорофос, и как только я выжила. Оттуда вышла на пенсию.
Сын и дочь получили высшее образование и пришли в ЛИИ, Слава работал ведущим инженером по летным испытаниям, много летал, а в 90-е перешел в МЧС, но, к сожалению, уже ушел из жизни. Ирина — ведущий инженер в ЛИИ. Я много повидала и, наверное, труд закалил меня так, что я прожила почти до 90 лет.
P.S.
Ирина Михайловна, дочь, сказала, что по жизни ее мама спокойный, уравновешенный, неконфликтный, позитивный человек. Сейчас она дома не сидит, а ходит в дом отдыха дневного пребывания для пожилых, где с ними занимается Елена Усова. Она проводит веселые мероприятия, и ее подопечные декламируют стихи, поют, танцуют, что-то делают своими руками. По словам дочери, занятия и общение очень благотворно сказываются на жизненном тонусе Веры Степановны. На просьбу дать совет, как стать долгожителем, Вера Степановна не задумываясь ответила: «Никогда не горячиться, на все реагировать спокойно, и больше кушать молочных продуктов».
