24 января в Доме ученых ЦАГИ заслуженная артистка России Екатерина Мечетина представила на суд взыскательной публике свою новую программу.
В октябре прошлого года во Дворце культуры по приглашению Сергея Скрипки Екатерина Мечетина выступала вместе с Жуковским симфоническим оркестром, успешно исполнив Второй концерт для фортепиано с оркестром Камиля Сен-Санса. Тогда в интервью для ЖВ она сказала, что в свой ежегодный приезд в Дом ученых она покажет новую программу: «Программа на этот раз будет немного непривычная для моего амплуа, более углубленная, в чем-то более инициативная». Программа такой и оказалась, кроме того, Екатерина перед исполнением каждого произведения кратко комментировала его и читала стихи поэтов «серебряного» века, которые по ее мнению соответствовали настроению исполняемой музыки.
В первом отделении прозвучали: Анданте с вариациями фа минор Й.Гайдна, «Юмореска», соч. 20 Р.Шумана, Ноктюрн си мажор, соч.62 № 1 Ф.Шопена.
Во втором отделении была только музыка П. Чайковского, 12 небольших произведений, завершившихся переложением для фортепиано «Вальса цветов» из музыки балета-феерии «Щелкунчик», сделанным В. Грязновым.
Зал принял программу Мечетиной замечательно. Екатерина предстала не только в привычном амплуа великолепного исполнителя, но и в качестве музыковеда, продемонстрировав в кратком, емком комментарии глубокое, сугубо личное понимание произведения, предлагаемого слушателям. А замечательное владение словом позволило ей это понимание донести до публики.
После концерта Екатерина объяснила, почему именно эти произведения оказались в программе.
– Каждое из них мне в какой-то момент захотелось сыграть. По-другому я стараюсь программы не строить, изначально должен идти какой-то импульс из любви к музыке, а не потому, что вот это с этим хорошо сочетается, а вот это будет иметь бешеный успех у публики. Ноктюрн си мажор Шопена, которым завершается первое отделение, это как бы эксперимент, у публики исполнение не должно вызывать каких-то громоподобных аплодисментов, и я наоборот, даже не стала выходить на второй поклон, чтобы сохранить как-то атмосферу, такую сказочную, немного фантастическую, в чем-то мистическую. И ее вот ужасно хотелось как-то сохранить. Дело в том, что Гайдн и Шуман у меня уже были запланированы, а я не могла найти решение, чем закончить это отделение, потому что «Юмореской» Шумана заканчивать нельзя — она слишком объемна и вызывает огромное количество размышлений, а у кого-то может вызвать и недоумение. И какую-то глупую виртуозную пьесу, какой-то треск-блеск после такой большой «Юморески» играть не хотелось. И когда у меня в голове с этим ноктюрном все срослось, то я подумала, что это единственное верное решение. В данном случае хотелось вообще без аплодисментов раствориться и исчезнуть в воздухе.
По вашим словам во вступлении, для второго отделения программы вы из миниатюр Петра Чайковского составили свой вариант «Времен года», как возникла такая необычная идея?
– Случайно. У меня была студентка, которая на уроке играла ноктюрн фа мажор (у меня в программе «Май»). И я ей стала объяснять, строить параллели из «Времен года», что по настроению эта пьеса похожа на белые ночи, на май. А вечером вспомнила этот урок и поняла, что действительно ноктюрн очень похож по образу на «Май» из «Времен года». Потом стала вспоминать другие пьесы, что есть пьеса похожая на «Песнь жаворонка, март», что есть ноктюрн до-диез минор, похожий на «Октябрь», и так идея стала укрепляться. Некоторые пьесы подбирались трудно, а другие — моментально. Профессионал, который хорошо знает оригинальный цикл, может найти еще больше таких перекличек.
Эта программа сегодня исполнялась не первый раз?
Я играла ее в консерватории в Большом зале на традиционных моих Рождественских концертах, и эта годичная цикличность хорошо прозвучала перед Новым Годом. Она будет звучать еще на концерте в ЦМШ, на фестивале в Сургуте. Такие программы интересно составлять и потом играть, ведь они тоже претерпевают какую-то эволюцию в ходе нескольких выступлений.
Как выбирали стихи?
Взяла антологию русской поэзии и листала ее. К поэзии отношусь прекрасно, но читаю по случаю, не то, чтобы каждый вечер посвящаю чтению стихов. Но это в нашей бытовой жизни, где больше интернета, чем литературы, стало гигантским удовольствием, когда можно было взять такой огромный том русской поэзии и, листая, погружаться во все это. Это было такое наслаждение, оно стало одним из радостных событий, связанных с этой программой. Я люблю и «серебряный» век, и Бродского люблю, и Веру Полозкову из современных. Я не всеядна, но есть такое, что вызывает отклик.
Что, на ваш взгляд, является главным достижением в жизни пианиста?
Мне кажется, что достижения в жизни пианиста могут быть невидимые общественному глазу. Например, вот эту программу я считаю одним из своих достижений, потому что составление программ — это такое же самовыражение, как и выход на сцену. К этому можно подходить по-разному, можно взять клише: сначала сонатку Моцарта, потом какую-нибудь виртуозную пьесу и закончить рапсодией Листа. А во втором отделении взять какой-то большой цикл, типа «Картинок с выставки», и все будет на «Ура!»
Это такой коммерческий подход?
Дело не в коммерческом подходе, в нынешнее время скорее идут на артиста, чем на программу. Но мне интересно к этому подходить не просто «а вот что я не играла последние десять лет?», взять и повторить, потому что легче сыграть старое, чем учить новое. А в этой программе с нуля было выучено все, кроме ноктюрна до-диез минор и малюсенькой «Юморески» Чайковского. Из двух часов музыки мной было играно ранее только две миниатюрки, все остальное — с нуля. Конечно, это трудный путь, но мне всегда важно, чтобы в новой программе был какой-то концептуальный смысл.
