Просьба вспомнить что-то любопытное за чуть более четверть века в редакции – кажется, самое сложное задание за это время. Текст на полосу за час – даже с расшифровкой большого интервью – и тот проще. Здесь вынашивать идею, прокручивая в голове миллион сюжетов, пришлось несколько дней. Раздумья, сомнения, выбор лучшего варианта…
Вот так перематываешь чуть больше чем половину жизни, и снова возвращаешься в начало. Приход в «Вести» – вообще нетривиальная история. Как минимум потому, что отказываться от работы, где хорошо, вообще не мой стиль. А в канувшем в лету «Современнике» – еще в студенческую пору – как раз было хорошо. Молодой, задорный коллектив. Начальство с идеями, готовое при официальном статусе издания в хорошем смысле хулиганить и отстаивать тебя.
А потом, как принято сейчас говорить, сменился менеджмент, и становилось все печальнее и печальнее. Тут-то и возник в образе змея-искусителя Серега Зарубин. «Ну, пойдем, поговоришь хотя бы. Наташа в тебе заинтересована», – то и дело ввинчивал он фразы во время перекуров. В какой-то момент затащил буквально на аркане.
Посидели, пообщались… Деталей уже не вспомнить, да и не было такого, чтобы прямо зацепило, но, видно, первое знакомство со Знаменской заложило какую-то мину замедленного действия. И рвануло совершенно неожиданно, хотя импульсивные решения – вообще не мой стиль…
Мороз, дикая пурга… Бреду по сугробам на работу, которая в тот момент стала временами казаться не любимой, и на перекрестке между двумя редакциями два согнувшихся от колючего ветра человека буквально сталкиваются лбами. Первой приходит в себя Знаменская. Отряхивает снег с лица: «Привет!». И через секунду, кажется, самый мгновенно родившийся ответ в моей жизни. «Наташ, я согласен».
Ну, и реакция мгновенная: «Пиши заявление с завтрашнего дня». С этого завтрашнего дня – в феврале 1994-го – трудовая книжка так и лежит в одном месте. Уже сбился со счета, сколько составов с тех пор сменилось, а мыслей уйти не было никогда. Даже в самые сложные для газеты времена, хотя глупо отрицать, что моя профессиональная деятельность ограничивается только ЖВ.
Оттуда, где хорошо, не уходят. Лично для меня – это комфорт, свобода и душевное спокойствие, что в принципе совершенно не вяжется с журналистикой, с ее экстримом, непредсказуемостью и необходимость сделать что-то необычайно важное «вчера». Наш профессиональный комфорт – он именно такой. Или это миссия, о которой в «Вестях» всегда любили рассуждать, что обычно воспринималось с иронией и здоровым цинизмом.
В моем случае – это писать о спорте у себя дома. Если не мы – то кто? Большинству эти переключения с Лиги чемпионов на новости региональных юношеские соревнований в родном городе покажутся чем-то ненормальным. А мне почему-то продолжает нравиться, и в этом плане «повзрослеть и остепениться», как уже давно перестали советовать махнувшие на меня рукой любители учить жизни, совершенно не хочется. Потому что кураж и любовь к профессии, которая родилась из детского увлечения, никуда не пропали и, надеюсь, будут на месте еще долго. И ЖВ – тоже.
