Мария Эйсмонт была успешным журналистом, работала в Косово, Чечне и Эритрее во время военных действий. Три года прожила в Центральной Африке и выучила два местных языка — кирунди и киньяруанда. Помогала развитию независимых СМИ в малых городах России. Делала проект «Судьи о правосудии», работая в интернет-издании PublicPost. Она была автором колонок о гражданском обществе в газете «Ведомости». Она никогда не была классическими журналистом, основное качество Марии – ярко выраженная эмпатия, ее материалы не заканчивались публикацией, она всегда пыталась помочь своим героям.
Несколько лет назад журналист Эйсмонт получила юридическое образование и стала адвокатом, естественно, с той же ярко выраженной эмпатией. Ее защита не ограничивается судом, она проживает со своими подзащитными все самые сложные периоды их жизни, помогая не только профессионально, но и просто по-человечески, что в сложившейся парадигме, возможно, и более важно. В программе «Скажи Гордеевой» Катерина Гордеева съездила с Марией Эйсмонт на суд к ее подзащитному – коломенскому активисту Вячеславу Егорову на суд по обвинению его в «неоднократном нарушении установленного порядка организации либо проведения собрания, митинга, демонстрации, шествия или пикетирования» – ст. 212.1. Та самая «дадинская» статья, когда административные протоколы по совокупности переходят в уголовное дело с реальными сроками. И несмотря на то, что Конституционный суд дважды признавал, что уголовная ответственность по данной статье только в случае причинения кому-либо серьезного вреда, суды выносят приговоры с реальными сроками, как это было с Константином Котовым и Юлией Галяминой, еще одними подзащитными Марии Эйсмонт. ЖВ приводят выдержки из сюжета «Скажи Гордеевой», в которых Мария Эйсмонт рассказывает, что происходит с сегодняшней судебной системой, системой исполнения наказаний, а главное, почему при предсказуемости результата она все равно этим занимается.
Политика везде
Слава Егоров неоднократно нарушил порядок массовых мероприятий, на митинги ходил по теме мусорных полигонов в Коломне. Политика – везде, в плохой медицине есть политика, в проблемах с образованием есть политика, в коррупции есть политика и в экологии есть политика. Про политику нам все объяснил Минюст, когда рассказывал, кого надо признавать иностранными агентами: эта любая деятельность по требованию к властям что-то поменять к лучшему.
Ты веришь, что этот процесс (Славы Егорова) ты выиграешь?
— Выиграть или проиграть можно только при равной игре, а когда у тебя одна сторона играет в шахматы, а другая в «городки», результат уже предопределен.
Что тебе пожелать, когда вы сейчас пойдете в суд?
— Да, просто хорошо провести время, не скучать.
Если чисто гипотетически представить, что тебя саму все-таки «приняли», к какому бы адвокату ты обратилась?
— Правильно было бы не обращаться к адвокатам, а пригласить в роли адвоката какого-нибудь актера Театра Сатиры или артиста цирка, клоуна с таким красным шариком на носу. Потому что это лучше всего подходит тому, что в суде будет происходить.
Люди – хорошие,а власть бесчеловечна.
Ты много ездишь, какое впечатление у тебя оставляет сегодняшняя Россия, про которую, как про Москву, принято говорить, что она сильно похорошела?
— Да не везде она похорошела. Есть красивые места в городах с историей, но в основном это такие многоэтажки довольно унылые. Но не в этом дело, Россия – это прежде всего люди.
А люди какие?
— Люди хорошие. И несчастные. И одинокие во многом. И мне кажется, наша задача, всех тех, у кого еще есть какие-то силы, помогать людям быть менее одинокими и менее несчастными. В той степени, в какой каждый может и готов это сделать. Показывать, что есть выход из ситуации, когда многим кажется, что его нет, а он часто все равно есть.
Люди такие хорошие, ты такая хорошая и неравнодушная, а в чем тогда проблема?
— Что мы не у власти.
Ты считаешь, что у власти нет ни одного хорошего и неравнодушного человека?
— Да, я считаю, что там их нет.
А ты прямо хочешь во власть?
— Нет, я не хочу. Но есть много людей, которые хотят во власть, которые будут там лучше тех, кто там сейчас, просто на порядок. Я думаю, что каждый второй человек из встреченных нами, если мы сейчас выйдем на улицу, будет намного лучше, чем те, кто там сейчас.
Какие у тебя основные претензии к власти?
— Они абсолютно бесчеловечны, они убивают все живое. Вот у меня радость и гордость за тех людей, о которых я говорила, а те, кто наверху их гнобят, сажают в тюрьмы, травят «Новичком», выживают из страны.
Приведи пример того, что тебя убило больше всего за последнее время.
— История про то, как прилетели следователи из Москвы в Республику Дагестан, чтобы провести обыск в квартире людей, обвиняемых в торговле черной икрой, что запрещено. там было несколько адресов, по одному из них была семья – мама, папа и двое близнецов-мальчиков шести лет, оба аутисты, причем один очень тяжелый, а второй средней тяжести. В шесть утра в масках с автоматами огромное количество людей вваливаются в квартиру по делу не о терроризме, а о торговле черной икрой. То есть, их обвиняют не в насильственном преступлении. Силовики врываются и переворачивают дом вверх дном. У одного мальчика начинается истерика, приступ, а они светят им фонариками в лицо, в глаза, потому что дети еще спали, когда они вломились. Никто не обращает внимания на приступ, а после обыска принимается решение забрать и арестовать обоих родителей. Просто забрать родителей двух тяжелых детей с аутизмом, которые не говорят и не могут самостоятельно взаимодействовать с миром. Родители для них – часто единственные люди, через которых они взаимодействуют с миром. Но родителей забирают, увозят в Москву, сажают папу в мужское СИЗО, а маму в женскую СИЗО. После этого мама пять месяцев провела под стражей, папа находится до сих пор. И следователь не давал маме разрешения на телефонный звонок той родственнице, которая забрала детей в жутком состоянии. То есть, она даже не могла дать родственнице совет, как вести себя с невербальными аутистами. Вот для чего это все было? Не может быть никакого объяснения, кроме того, что это фашизм. Когда я услышала, я не поверила сначала, что такое в принципе возможно.
Кто здесь злодей?
— Все, кто участвовал, каждый, кто к этой истории имел отношение.
Они тебе скажут: нас послали, это приказ, мы выполняем свою работу…
— Когда-то посылали просто открыть дверь газовой камеры, а потом мы видим, что этих людей до сих пор судят, и весь мир согласился, что правильно делают. Цивилизованное человечество считает правильным, что определенные приказы уже выполнять не надо, а надо думать о том, чтобы быть человеком.
Человек, который ночью каждый час будит Навального, выполняет свою работу – осуществлять контроль за человеком, которого кто-то другой признал склонным к побегу. Вместе с тем это можно сделать по разному: можно тихо подойти и посмотреть, что человек не убежал, а можно подойти и посветить в глаза человеку фонарем, понимая, что он от этого проснется, сон его будет нарушен, и это в общем-то пытка.
Что поражает, и когда ты впервые с этим сталкиваешься, вводит в оторопь, это полная безнаказанность, причем ты понимаешь, что это не просто кто-то случайно избежал наказания, мне кажется, сама система этих садистов как-то специально оберегает и продвигает дальше. Давайте поговорим про Навального, это общая история. Вот люди, которые не дают прийти к нему врачу, они кто? Даже сейчас не будем говорить, что Навальный осужден абсолютно безосновательно, я убеждена в этом, просто рассмотрим историю, что у человека отнимается нога и дико болит спина, и к нему не пускают врача.
Система, заинтересованная в садистах
Ты была в колонии в Покрове, в ИК-2, что ты считаешь важно знать людям об этой колонии и почему, как ты думаешь, именно там оказался Навальный?
— Это очень жесткая, очень режимная колония, где администрация полностью контролирует не только связь осужденных с внешним миром, но и все, что происходит внутри. Они могут создать условия, при которых с заключенным не будут разговаривать люди из этого же барака, им просто будет запрещено. Как это было с Константином Котовым. Был запрет на общение всем, кроме двух-трех человек, которые, как мы подозреваем, писали отчеты после каждой беседы. Человек, с именем которого связывают пытки и издевательства при прошлом руководстве ИК-2, пошел на повышение и сейчас возглавляет колонию.
Я не понимаю системы, в которой при первом же сигнале, что кто-то, занимающий руководящую должность, пытает и издевается, не наказывает его показательно, а продвигает выше по службе. Значит, система в этом заинтересована, ей нужны садисты. В таком случае она не имеет права на существование.
Система их делает такими или туда идут уже специальные люди, склонные к этому?
— Садисты есть в системе, я их встречала, но их не большинство. А большинство – это люди, пришедшие туда, особо не думая, а потом, они для себя определили, что просто выполняют приказы. Но у человека всегда есть выбор, как выполнить приказ, например, формально проверить или посветив в глаза, то есть намеренно подвергнув пытке.
Почему все чаще попадают в публичные пространства истории о том, что в исправительных учреждениях применяются пытки?
— Я думаю, что мы об этом больше знаем, потому что больше людей нашего круга попадают в колонии. Те люди, которые говорят с нами на одном языке и доносят до нас так, что мы это понимаем и чувствуем, люди, с которыми мы себя отождествляем. И они делятся своим опытом.
В своем недавнем интервью ты говорила, что нужно разговаривать со следователями и сотрудниками ФСИН. Как бы ты говорила с руководителем колонии, зная, что его учреждении пытают?
— Я бы с ним разговаривала о том, что в его колонии бьют, насилуют и пытают. Когда я говорила, что нужно разговаривать, я все-таки не имела в виду таких людей, с ними надо разговаривать исключительно в стиле «допрос обвиняемого» и потом подсудимого. Я имела ввиду тех, кто еще стоит перед выбором. Сам по себе факт, что человек становится следователем или приходит на работу в Росгвардию не означает, что он становится плохим человеком. Многие из тех, кто там работает, разговаривают с интересом. И я знаю случаи, когда после таких разговоров, я не знаю, вследствие ли, но точно после, эти люди увольнялись или совершали поступки вполне себе человеческие.
А куда они пойдут работать?
— Это хороший вопрос, потому что многие считают, что они нигде не смогут устроиться, хотя, если посмотреть на зарплату следователя или полицейского – это не такие большие суммы. Это очень плохо, если человек, работающий в следствии или в полиции, ощущает себя так, что он нигде не сможет найти работу. Он должен по другому относится к себе, чтобы уметь расследовать дела. Он должен решать много разных задач, связанных с общением, с выяснением обстоятельств дела, анализом, интеллектуальными выкладками. И поэтому эти люди не должны получать маленькую зарплату и считать, что они нигде больше не устроятся, иначе это очень плохой отбор.
Сохранение ради будущего
Ты сама часто говоришь о бесперспективности в правовом смысле тех дел, которые ты ведешь. Почему тогда ты этим занимаешься?
— Я вспомнила историю про человека, который заботился о заброшенной взлетно-посадочной полосе. В 2010 году Ту-154, которому срочно нужна была аварийная посадка, приземлился в этом заброшенном аэропорту, в котором человек 12 лет по собственной инициативе следил за состоянием ВПП. И когда он в одиночку обслуживал эту полосу, все думали, что он сумасшедший и не понимали, зачем он это делает. И вот нашу деятельность можно сравнить с облагораживанием и содержанием неработающей взлетно-посадочной полосы на случай, что когда-нибудь она все-таки пригодится для того, чтобы совершил посадку какой-нибудь самолет. Мы должны делать, что должно, да, это игра в долгую марафон, обрабатывать ВПП, ложиться на дно бассейна и делать плавательные движения в надежде, что когда-то нальют воду, а мы не разучимся делать эти движения.
Когда ты пола получать юридическое образование, был ли какой-то триггер или просто на всякий случай получала второе высшее образование?
— Я в этот момент довольно много бывала в судах. То, что я видела, я не очень понимала, что происходит, не понимала, как так можно. Как можно нести весь этот бред и называть судом. В какой-то момент я подумала, может, я чего-то до конца не понимаю, может, мне нужно получить профильное образование, чтобы понимать, зачем они это говорят. Получив юридическое образование, я убедилась в одном: что мне казалось бредом без юридического образования, кажется еще большим бредом при наличии юридического образования.
Ты достаточно дерзкий адвокат, твое поведение в суде и комментарии СМИ бывают достаточно жесткими. Ты никогда не боялась за свою жизнь, за свою семью?
— Сказать, что я сильно боюсь, нет. Хотя, когда я читала расследования про отравления и понимала, что у некоторых жертв медийная известность еще меньше, чем у меня, конечно, возникает странное чувство. Ты вроде думаешь, что ты под радары не попадаешь, но оказывается, что это не гарантия, судя по отравлениям. Но пока это минутные мысли, в целом, страха нет. Хотя я прекрасно понимаю, что чисто теоретически в любой момент могут прийти с обыском, в чем-то обвинить, в принципе, это могут сделать с любым активным человеком, который говорит публично.
Я не хочу сказать. что я очень смелая, это не так. Безусловно, я использую самоцензуру. Вместе с тем совсем молчать нельзя, это позорно, тогда надо уезжать. Если ты остаешься, то в каких-то вещах не надо молчать, просто чтобы не терять к себе уважения.
Адвокат должен быть политически нейтральным?
— Нет, адвокат не обязан быть политически активным, но и не должен быть политически нейтральным. Он такой же человек, который может либо иметь политические взгляды, либо не иметь, также как он может быть религиозным, а может быть атеистом, это его абсолютное право.
Не кажется ли тебе, что твои политические взгляды иногда мешают тебе рассмотреть преступление или наоборот?
— Нет. Например, я не люблю крайне правых, националистов, но я считаю, что они имеют право на свободу мирных собраний не меньше и не больше, чем все другие люди. И если националисты захотят устроить какой-то мирный митинг, на котором они будут выражать взгляды, которые мне не симпатичны, я убеждена, что они имеют на это право. Если их задержат и если они захотят, то я с готовностью буду их защищать. И это касается всех, чьи взгляды мне могут быть не симпатичны. Если люди не совершают насилие и не призывают к насилию, то они с любыми взглядами и любыми лозунгами, какими бы дурацкими они не казались проходящим мимо людям, имеют право выйти на улицу.
Как сохранить себя по ту сторону колючей проволок людям?
— Конечно очень важна поддержка родственников, друзей. Письма даже от незнакомых людей дают неимоверный заряд жизненной силы. Письма – это всегда очень важно, потому что подчас они являются единственным мостиком во внешний мир.
Судья, который работает в этой системе, он со временем становится бесчестным или туда уже такими приходят? Ты встречала честного судью?
— Наверное, нет. Если ты имеешь в виду судей, которые судят, исходя из духа справедливости, прав человека, презумпции невиновности, в моей практике (я занимаюсь только уголовными делами) не было.
